Все мы родом из детства - Мурашова Екатерина Вадимовна

– Люди бывают разные.

– Конечно. От плохих я отобьюсь, от инвалида же никто отпора не ожидает…

Я вдруг поняла, про что было то истыканное ножом чучело.

– А тот милиционер, в которого все полетело? – спросила я.

– Он сказал: «У милиции поважнее дела есть, чем вашу идиотку все время ловить. А если вы с ней сами справиться не можете, так отдайте ее в интернат какой-нибудь, есть же наверняка такие, чтобы для общей дефективности…» А если даже и не отобьюсь когда, так что же? Зато жизнь повидала…

– Не сражайтесь с ней, – попросила я мать Арины. – Мое вам первое задание, эксперимент: три недели вообще никаких контактов, кроме формальных: «иди есть», «доброе утро», «спокойной ночи». Ни про учебу, ни про ее выходки, вообще ни про что. Все три недели плотно занимаетесь Ирой.

– Давно пора младшую к врачу сводить, сколиоз у нее, – вздохнула мать. – Да все времени нет.

– Лучше в кино сводите и в торговый центр, – посоветовала я. – Когда закончите лечить старшую дочь, не начинайте лечить младшую.

– Ой, вы знаете, лучше стало. Один раз только уходила, вечером женщина с собакой ее привели. И даже Ира с ней разговаривать стала.

– Везите в Финляндию, это ее мечта.

– Мы боимся! Уйдет, в чужой стране, без языка (у нее по английскому два)…

– Все равно везите.

– Ушла в первый же день. Ира ее нашла (раньше и искать отказывалась!) – прыгала там на главной площади с какими-то финнами, орала «Йелло-Пуки! Йелло-Пуки!» Финны сказали, что замечательная девочка, обещала еще к ним приехать.

– Буду путешествовать. Может, потом стану в какие газеты, Интернет писать, кому-то, кто лапки сложил, вроде моих одноклассников, – глядишь, поможет…

Она употребляла много «визуальных» глаголов, и от этого я все время забывала, что она слепая.

Я кивнула. Арина улыбнулась, как будто увидела мой кивок.

– Поможет, я уверена, – сказала я вслух.

Бурундук как средство от депрессии

Гоше было тринадцать лет.

Его мама сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях (на кресло сесть отказалась), рассказывала и одновременно тихо плакала.

Они уже приходили с Гошей раньше, когда мальчик учился во втором классе. У него с самого рождения были проблемы с сердцем. Он полный, слегка шепелявит, носит очки. Одноклассники его дразнили. Он плакал, обижался, пытался сначала ябедничать учительнице и родителям, потом, по настойчивому совету отца (данному украдкой от матери и лечащего врача), все-таки кинулся в драку и в результате получил сотрясение мозга. После выздоровления ходить в школу категорически отказывался. Школьный психолог сказал (совершенно, на мой взгляд, справедливо), что перевод в другой класс или в другую школу не поможет, так как все свои проблемы Гоша унесет с собой. Я тогда посоветовала им найти и развить какой-то ресурс, что-то интересное для восьмилетних детей, что будет у одноклассников ассоциироваться с Гошей вместо «Гошка – это тот, кого дразнят». Долго думали, перебирали, ничего не находилось. Учиться Гоше было трудно, он часто болел, спортом заниматься не мог, на кружки просто не оставалось времени. Я спросила у Гоши, не умеет ли он шевелить ушами. Мальчик засмеялся и сказал, что ушами шевелить не умеет, зато у него очень забавно гнутся пальцы и кисть. Показал. И правда удивительно! По-видимому, какая-то врожденная особенность, сцепленная с его прочими болячками: пальцы между собой разводятся градусов на 270, а ладонь в целом отгибается назад так, что три пальца касаются предплечья.

Мы с Гошей решили, что для начала сгодится и такое: «Принесу килограмм любых конфет тому, кто повторит мой номер». Матери все это показалось странным и крайне сомнительным, но, поскольку мальчишка воодушевился и согласился снова пойти в школу попробовать «их сделать», она согласилась.

Тогда все прошло на удивление благополучно. Гнущиеся в разные стороны пальцы и кисти рук вызвали запланированное уважение одноклассников, а восьмилетний Гоша понял саму идею «ресурса»; в дальнейшем он с помощью бабушки научился складывать из бумаги всякие штуки (цветы, бомбочки, лягушек и т. д.) и учил этому одноклассников. Дразнить его перестали.

Сразу после зимних каникул бабушка обратила внимание на то, что Гоша идет как-то пошатываясь, и велела ему «не вихляться». В этот же день он, дразнясь, показал бабушке язык (уже наступала подростковость) – и язык был «на сторону». Шепелявил Гоша всегда, что помешало заметить нарушения речи. Никто ничего не понял, и мальчик продолжал ходить в школу.

А через месяц у Гоши случился второй инсульт.

Три недели назад его выписали из больницы.

Невропатолог сказал, что прогноз в общем-то хороший и функции должны восстановиться чуть ли не в полном объеме. Но для этого мальчик должен «бороться». А он не борется. Вообще. Наоборот, лежит целыми днями и смотрит в телевизор. Если телевизор выключить, он будет смотреть в пустой экран. В больнице его осмотрел психиатр. Сказал, что по своей части ничего не находит. Выписал какой-то легкий препарат с минимальными побочными эффектами. В больнице Гоша еще хоть как-то занимался с логопедом, хотя и не выполнял никаких заданий самостоятельно, а дома вообще отказался с ним общаться, просто отвернулся к стене, и всё. С родными почти не разговаривает. Один раз сказал: «Я всегда был урод. Хоть бы я сдох поскорее, чтоб никого не мучить». В другой раз спросил у отца: «Папа, а чего ж вы себе еще-то одного ребенка не завели, когда со мной уже все ясно стало? Может, еще и теперь не поздно? Вы ж еще сравнительно молодые. Может, попробуете?» У отца за два месяца заметно добавилось седых волос. Бабушка в свои пятьдесят восемь без нитроглицерина на улицу не выходит…

– А вы? – спросила я у матери.

– Дома я стараюсь держаться. Ради него…

– Вообще-то Гоша прав. Насчет еще одного ребенка, – задумчиво сказала я. Мать посмотрела на меня с ужасом. – Если вы все будете жить только ради него, вы его убьете…

– Я не могу сейчас думать ни о каких других детях, – твердо сказала женщина.

– Это-то я понимаю, – вздохнула я. – Но надо же что-то делать…

– Я знаю, что вы домой не ходите, но, может быть, в виде исключения… Мы бы вам, конечно, все оплатили… – вкрадчиво начала она. – Или, может, нам насильно его к вам привезти? На коляске?

– Вот только этого ему сейчас не хватало! – воскликнула я. – Моих насильственных увещеваний: Гоша, жизнь – прекрасная штука, и после второго инсульта она тоже продолжается…

– Но я больше не могу на это смотреть! Он уходит! Понимаете, уходит! И я, получается, ничего…

– А вот про «ничего» я еще не сказала! – оборвала я, не имея при этом ни малейшего представления о том, что скажу дальше. Что я, детский практический психолог, знаю о депрессиях, сопровождающих инсульты? Именно что ничего. И психиатр в больнице ничего толкового им не сказал. Но ведь мне надо придумать что-то прямо сейчас. Чтобы мать не ушла с пустыми руками. Если и она отчается…

– Ему сейчас всё по барабану. Но все-таки хоть что-то вызывает у него интерес? Может, еда? Гоша всегда любил поесть…

– Нет, поесть мы его каждый раз вдвоем с бабушкой уговариваем. Ничего. Ну вот разве что в аквариум смотрит. Он у нас вообще-то в гостиной стоял. А теперь у Гоши. Я точно не помню, но он вроде сам попросил его перенести…

«Ура!» – мысленно воскликнула я и пристукнула ладонью по поручню своего кресла.

Анималотерапия! Конечно! Растерявшись от неожиданности (детский инсульт!), я просто забыла о своем любимом методе.

– Минутку, я, кажется, поняла, что нужно делать, – сказала я матери и задумалась. Решать надо было быстро, времени на эксперименты нет совсем. Кошки и собаки не подходят однозначно. Они будут сразу эмоционально ориентированы на других, ухаживающих за ними членов семьи. Гоша прав: уж лучше братик или сестричка. Морские свинки глупы. Попугай? У него хороший интеллект, но часто бывает плохой характер. Крыса? Идеально в смысле интеллекта и общения, но нет ли у болезненного Гоши аллергии на «мышиный» запах и прочее? А вдруг есть? К тому же крысы не очень красивы и грациозны, а Гоша и себя-то не любит за неуклюжесть… А может быть?.. Ведь родителям явно нужно жертвовать ради него, и их надо хоть чуть-чуть отвлечь…